Я иду на запах огня, свет воды и тепло земли
Есть странная категория снов, которые кажутся реальностью. Когда закрываешь глаза в одном мире, а потом совершаешь бросок – и открываешь их в совсем другом месте, под другими звездами.
Резко распахнуть глаза…
Сумерки. Глубокие, но не сиреневые и не сизые, - скорее серые. Вдыхая незнакомые запахи поднимаю голову – тонкий полог быстро летящих облаков закрывает ночное светило, скудно дарящее светом окрестности. Этот свет, казалось бы, не падает на землю, а висит вокруг этого бесталанного подобия луны. Под ногами булыжник, старая полуразбитая улица, чахлые упертые былинки пробиваются между камнями. Одежда функциональна, а не красива – чтобы бегать, лазать, прыгать. Дайм где-то позади слева, мне не нужно искать его глазами, чтобы знать, где он находится, существует какая-то связь, какое-то чувствование, позволяющее нам находить друг-друга.
Улочка узкая, застроенная средневекового толка домиками из желтого песчаника. Здешние здания примитивнее и проще, чем в центре Города – там сплошное витийство, башенки, стрельчатые окошни. А то, что здесь – жилые новостройки, здешний «спальный район».
Люди идут навстречу. Одежда простая, на грани бедности, но я не особо вглядываюсь. Мы вообще редко смотрим на людей. Уже много поколений мы живем в разных мирах под одними и теми же звездами, ступаем по одной земле, но не можем считаться одним народом. Нас боятся – наверное, всегда боишься того, что сильнее, приспособляемее, способнее. Наверное, нас со временем постигнет та же участь, когда наши дети оставят нас невероятно далеко позади. Но сейчас есть то, что есть. Нас боятся, но не трогают – кому хочется связаться с колдуном?
Тем более, что между Городом и Цитаделью уже много десятилетий нейтралитет.
Когда-то нас не называли колдунами, было научное название для положительной мутации… но даже мы храним лишь отголоски этих знаний, слишком много прошло времени.
Рождается осознание, что мы должны попасть в Цитадель – оплот нашей части мира. Ощущение надвигающегося зла подстегивает нас, заставляет двигаться быстрее и держаться ближе друг к другу. Темно-желтые глаза с овальными зрачками, впалые щеки, губы четкого очерка с чуть более пухлой нижней…Дайм.. Я смотрю на него только секунду.
Воспоминания наплывают на меня урывками. Один из таких «клочков» – внезапное понимание, что этой ночью мир будет нарушен, ибо на Совете было решено приоткрыть дверь в межмирье, чтобы уничтожить Город. Дайм останавливается рядом, касаясь плечом, я чувствую его беспокойство, слышу голос: «Надо торопиться», и мы срываемся с места, как спугнутые звери, несемся через Город рука об руку, я чувствую пальцы Дайма на своих, и, несмотря на это ободряющее прикосновение, я нервничаю все больше, - это уже на грани страха, но пока контролируется.
Внезапно нам преграждает дорогу кучка людей с факелами и каким-то дрекольем в руках. Я чувствую движение воздуха и понимаю, что Дайм перевоплощается в Дрома – свою боевую ипостась. Пытаюсь отогнать чернь снопами искр, которые слетают с моих пальцев, но их гонит страх, за их спинами Цитадель. Понимая, что рискуем потерять слишком много времени, мы становимся волками. Первое, что обрушивается – шквал запахов и звуков; земля приближается, меняется спектр зрения. Дальше… Кровь, которой могло бы быть меньше. Не хочу – сон слишком реалистичен. Достаточно сказать, что путь себе мы фактически прогрызаем.
И времени все меньше. Я возвращаюсь в человеческий облик, звериный для меня слишком сложен. Люди бегут навстречу, уже не обращая на нас внимания. Женщины, подхватив юбки, бегут с мужчинами и их отталкивают, чтобы не путались под ногами. Запомнилось, как в грязь толкают молоденькую светло-рыжую девочку в сером платье и плаще – она протягивает руки к своему мужчине, но тот бьет ее наотмашь и устремляется прочь. Картинка, врезавшаяся в память.
Я дохожу до поворота и смотрю в аллею, которая отделяет меня от Цитадели, и от увиденного действительно встают дыбом волосы. Сотни тварей межмирья, перешедших границу, бывшие мертвыми и еще не бывшие, шествуют к Городу. Я слышу рычание Дрома, мы не понимаем сначала, что делать, потом бежим с людьми, чтобы сделать крюк и обойти аллею. Ощущение бега, бегства, преследования достигает пика, когда я вдруг слышу посторонний звук. Глубокое звучание гонга рождается, казалось бы, где-то внутри, и, выходя за пределы тела, начинает звучать, чтобы неспешно затихнуть… И начинают закрываться ворота в Цитадель, отделяя нас от жизни, оставляя на мертвой стороне. Тот рывок, который мы делаем, сложно передать словами – но я чувствовала этот надрыв, выжимание из себя последних капель сил, чтобы в каком-то сумасшедшем прыжке, изрядно ободрав плечо, упасть на плиты внутреннего двора Цитадели.
Поднявшись, я судорожно оглядываюсь, и понимаю, что вокруг тишина и одиночество – я больше не слышу Дрома. Это внезапное одиночество – как вырванная внезапно с кровью часть души, и сквозь слезы я кричу, не слыша своего крика, зову по имени… Тогда звучит второй гонг. Кажется, под звук второго гонга я прокляла Город.
На третьем ударе, когда надежда уже исчезает, что-то сбивает меня с ног, обжигая болью правое плечо. Ощерившийся черный волк прижимает меня к земле и горячая слюна капает на щеки и шею. Дром пришел на мой зов, но слишком вжился в волчью шкуру, он уже не понимает слов.
Я не помню, как он вернулся в сознание, но это произошло.
После этого меня вынесло из сна в каком-то сиянии.
Резко распахнуть глаза…
Сумерки. Глубокие, но не сиреневые и не сизые, - скорее серые. Вдыхая незнакомые запахи поднимаю голову – тонкий полог быстро летящих облаков закрывает ночное светило, скудно дарящее светом окрестности. Этот свет, казалось бы, не падает на землю, а висит вокруг этого бесталанного подобия луны. Под ногами булыжник, старая полуразбитая улица, чахлые упертые былинки пробиваются между камнями. Одежда функциональна, а не красива – чтобы бегать, лазать, прыгать. Дайм где-то позади слева, мне не нужно искать его глазами, чтобы знать, где он находится, существует какая-то связь, какое-то чувствование, позволяющее нам находить друг-друга.
Улочка узкая, застроенная средневекового толка домиками из желтого песчаника. Здешние здания примитивнее и проще, чем в центре Города – там сплошное витийство, башенки, стрельчатые окошни. А то, что здесь – жилые новостройки, здешний «спальный район».
Люди идут навстречу. Одежда простая, на грани бедности, но я не особо вглядываюсь. Мы вообще редко смотрим на людей. Уже много поколений мы живем в разных мирах под одними и теми же звездами, ступаем по одной земле, но не можем считаться одним народом. Нас боятся – наверное, всегда боишься того, что сильнее, приспособляемее, способнее. Наверное, нас со временем постигнет та же участь, когда наши дети оставят нас невероятно далеко позади. Но сейчас есть то, что есть. Нас боятся, но не трогают – кому хочется связаться с колдуном?
Тем более, что между Городом и Цитаделью уже много десятилетий нейтралитет.
Когда-то нас не называли колдунами, было научное название для положительной мутации… но даже мы храним лишь отголоски этих знаний, слишком много прошло времени.
Рождается осознание, что мы должны попасть в Цитадель – оплот нашей части мира. Ощущение надвигающегося зла подстегивает нас, заставляет двигаться быстрее и держаться ближе друг к другу. Темно-желтые глаза с овальными зрачками, впалые щеки, губы четкого очерка с чуть более пухлой нижней…Дайм.. Я смотрю на него только секунду.
Воспоминания наплывают на меня урывками. Один из таких «клочков» – внезапное понимание, что этой ночью мир будет нарушен, ибо на Совете было решено приоткрыть дверь в межмирье, чтобы уничтожить Город. Дайм останавливается рядом, касаясь плечом, я чувствую его беспокойство, слышу голос: «Надо торопиться», и мы срываемся с места, как спугнутые звери, несемся через Город рука об руку, я чувствую пальцы Дайма на своих, и, несмотря на это ободряющее прикосновение, я нервничаю все больше, - это уже на грани страха, но пока контролируется.
Внезапно нам преграждает дорогу кучка людей с факелами и каким-то дрекольем в руках. Я чувствую движение воздуха и понимаю, что Дайм перевоплощается в Дрома – свою боевую ипостась. Пытаюсь отогнать чернь снопами искр, которые слетают с моих пальцев, но их гонит страх, за их спинами Цитадель. Понимая, что рискуем потерять слишком много времени, мы становимся волками. Первое, что обрушивается – шквал запахов и звуков; земля приближается, меняется спектр зрения. Дальше… Кровь, которой могло бы быть меньше. Не хочу – сон слишком реалистичен. Достаточно сказать, что путь себе мы фактически прогрызаем.
И времени все меньше. Я возвращаюсь в человеческий облик, звериный для меня слишком сложен. Люди бегут навстречу, уже не обращая на нас внимания. Женщины, подхватив юбки, бегут с мужчинами и их отталкивают, чтобы не путались под ногами. Запомнилось, как в грязь толкают молоденькую светло-рыжую девочку в сером платье и плаще – она протягивает руки к своему мужчине, но тот бьет ее наотмашь и устремляется прочь. Картинка, врезавшаяся в память.
Я дохожу до поворота и смотрю в аллею, которая отделяет меня от Цитадели, и от увиденного действительно встают дыбом волосы. Сотни тварей межмирья, перешедших границу, бывшие мертвыми и еще не бывшие, шествуют к Городу. Я слышу рычание Дрома, мы не понимаем сначала, что делать, потом бежим с людьми, чтобы сделать крюк и обойти аллею. Ощущение бега, бегства, преследования достигает пика, когда я вдруг слышу посторонний звук. Глубокое звучание гонга рождается, казалось бы, где-то внутри, и, выходя за пределы тела, начинает звучать, чтобы неспешно затихнуть… И начинают закрываться ворота в Цитадель, отделяя нас от жизни, оставляя на мертвой стороне. Тот рывок, который мы делаем, сложно передать словами – но я чувствовала этот надрыв, выжимание из себя последних капель сил, чтобы в каком-то сумасшедшем прыжке, изрядно ободрав плечо, упасть на плиты внутреннего двора Цитадели.
Поднявшись, я судорожно оглядываюсь, и понимаю, что вокруг тишина и одиночество – я больше не слышу Дрома. Это внезапное одиночество – как вырванная внезапно с кровью часть души, и сквозь слезы я кричу, не слыша своего крика, зову по имени… Тогда звучит второй гонг. Кажется, под звук второго гонга я прокляла Город.
На третьем ударе, когда надежда уже исчезает, что-то сбивает меня с ног, обжигая болью правое плечо. Ощерившийся черный волк прижимает меня к земле и горячая слюна капает на щеки и шею. Дром пришел на мой зов, но слишком вжился в волчью шкуру, он уже не понимает слов.
Я не помню, как он вернулся в сознание, но это произошло.
После этого меня вынесло из сна в каком-то сиянии.